Перст указующий - Страница 124

124

Я не испытывал страха, у меня даже не было дурного предчувствия. Мне говорили, что это весьма необычно, что часто нам дано предугадывать надвигающуюся опасность, что от ее приближения начинает покалывать шею или чешется в голове. Но я ничего не почувствовал, занятый тем, чтобы отыскать ворота и дорогу на Банбери, я думал только о том, как бы не сбиться с тропы и не угодить в одну из канав, тянувшихся, как я знал, по обе ее стороны, и просто не мог сосредоточиться ни на чем другом.

Меня предупредили лишь неясные звуки, послышавшиеся впереди, но и тогда я не насторожился, полагая, будто дорогу там, куда не доставал свет моего факела, мне перебежал барсук или лисица. И лишь в самый последний миг все мои чувства внезапно заговорили, предупреждая о смертельной опасности, и я успел отпрыгнуть от чудовищного демона, поднявшегося из земли и преградившего мне путь.

Он принял облик человека, но такие преображения никогда не бывают безупречными. Внимательный глаз всегда может различить их слабое место. На этот раз о том, что под личиной человека прячется чудовище, сказали его неровные судорожные движения Оно попыталось принять облик пожилого джентльмена но его покрывали смрадные язвы, не говоря уж о всяких страшных уродливостях, горбе на спине и колченогости. А его глаза – странность, которую мне объяснить не удалось, – были чернее смолы, но ярко пылали во мраке, и в их глубине я разглядел языки адского пламени. А самыми омерзительными были звуки, которые он производил, улещивая, подманивая, пытаясь внушить мне доверие. Более того, мне кажется, слов оно не произносило, а его уговоры я слышал, как шипение змеи и писк летучей мыши, звучавшие у меня в голове, но не в моих ушах.

– Нет, Джек, – шипело оно, – тебе не следует уходить. Прошу, останься со мной. Идем-ка со мной.

Мне припомнились видения прошлой ночи, и я содрогнулся от скрытого смысла этих слов, принуждая себя не поддаваться их вкрадчивости. Я попробовал скрестить пальцы и поднял их перед его мордой, но этот символ страданий Господа Нашего вызвал только пренебрежительный смешок. Я начал читать «Отче Наш», но мой пересохший рот и онемевшие губы не издали ни звука.

В слепом ужасе я начал пятиться по тропе, не спуская глаз с преследующего меня чудовища, страшась, что оно вот-вот меня схватит и вырвет мою душу из тела.

Я потребовал, чтобы оно оставило меня в покое, но ответом был лишь жуткий смех и чмокающий звук, который слышится, когда трясина засасывает овцу, и я ощутил холодную липкость под локтем, едва оно протянуло костлявые пальцы, чтобы вцепиться в меня. Я отпрянул и взмахнул кинжалом более в знак сопротивления, нежели в надежде, что он послужит мне защитой. Однако мое мужество и глухота к улещиваниям этой твари, видимо, возымели действие ведь дьявол уповает на добровольную покорность и не в силах понудить тех, кто с верой отвергает его соблазны. Чудовище отступило, захрипев от удивления при моем выпаде, и открыло мне проход. Той же рукой оттолкнув его еще дальше от себя (большая ошибка, так как оно испускало смрад разложения, смыть который нелегко), я пробежал мимо него к воротам.

Я не знал, куда бегу, и только стремился оставить как можно большее расстояние между собой и жуткой тварью. В конце концов я оказался перед рекой, протекающей неподалеку, и спустился к воде, чтобы ополоснуть руку, смыть с нее вонь, все еще стоявшую у меня в ноздрях. Я задыхался от ужаса и долгого бега и, видимо, более часа пробыл там, скрючившись у лодки, на ночь вытащенной из воды. В конце концов я поднялся на ноги в убеждении, что опасность, конечно, миновала, и снова зашагал по дороге, спокойно, но готовый к сопротивлению.

Примерно через полчаса я услышал собак. Вскоре они нагнали меня, и после того, как меня кулаками повалили на землю, пинали и осыпали бранью, я, не веря своим ушам и в полнейшем изумлении, услышал, что сэр Уильям подвергся жестокому нападению и что напавшим на него считают меня.

Глава четырнадцатая

Думается, мне нет нужды подробно останавливаться на этих событиях. Обходились со мной возмутительно, а предъявленные мне обвинения были еще возмутительнее. Хотя подобное обращение с преступниками и необходимо, и похвально, то, что столь варварски был брошен в темницу и унижен джентльмен, превосходит всякое вероятие. Время, которое я провел там в ожидании суда, было немыслимо тяжким, а девка Бланди воспользовалась тем, что я ослабел, и чуть не свела меня с ума непроходящими болями и видениями, которые насылала на меня и ночью, и днем.

К новому нападению ведьмы я был готов, но не к тому, что она была столь сильна и злобна. Потребовалось немало размышлений, прежде чем мне стала ясна вся мера ее хитрости, а понять остальное труда не составило. Без сомнения, сэр Уильям услышал, как я покинул дом, вышел посмотреть, в чем дело, и в тот же миг его облик был столь успешно преображен демоном, что мой взгляд не проникнул сквозь личину; удар кинжала разрушил чары, и дьявольский образ рассеялся. Это был сатанински коварный удар, ведьма уже убедилась, что не в ее власти погубить меня. И вот она придумала возложить расправу надо мной на других: подстроив, чтобы меня повесили, она добилась бы своего.

Когда меня бросили в темницу и приковали цепями к стене, я скоро понял, что она добьется своего, если только не случится чуда. Ибо я поразил сэра Уильяма кинжалом, почти смертельно его ранив, и более того: он остался жив и, без сомнения, расскажет, что я напал на него без предупреждения. А моя защита – вовсе не защита, ведь кто мне поверит, если я скажу правду?

124