Перст указующий - Страница 128

128

Наступило долгое молчание. Турлоу сел, заложил страницу в своей книге, закрыл ее и аккуратно положил на стол. Затем сложил руки на коленях и снова посмотрел на меня.

– Ну? Продолжайте же. Я предпочел бы не отнимать у вас времени.

– И вы не хотите узнать, за что?

Этот вопрос словно бы удивил его, и он покачал головой.

– Только если вам угодно рассказать мне. А что до меня, то какая важность людских «почему» и «для чего» в сравнении с тем, что я предстану перед Господом и Его судом? Выпейте-ка элю, – добавил он, наполняя стакан из широкогорлого глиняного кувшина, который принес слуга.

Я отмахнулся от стакана.

– Это весьма важно, – сказал я сердито и понял, что все дальше и дальше отклоняюсь от того, что мне рисовало воображение.

– Если так, то слушаю, – сказал он. – Хотя и не понимаю, какое зло я мог причинить вам. Вы ведь слишком молоды, чтобы враждовать со мной, не так ли?

– Вы убили моего отца.

Слова эти как будто его встревожили.

– Неужели? Я этого не помню.

Наконец-то он заговорил так, что во мне вспыхнул гнев, а это, я знал, было необходимо, чтобы я все-таки осуществил свое намерение.

– Проклятый лжец! Ты не можешь не помнить. Сэр Джеймс Престкотт.

– А! – сказал он спокойно. – Да, разумеется, его я помню. Но я думал, что вы говорили про кого-то другого: вашему батюшке я никакого вреда не причинил. Бесспорно, одно время я пытался – он ведь принадлежал к той малой горсти слуг короля, которые не были дураками.

– Потому-то ты его и погубил. Ты не мог схватить его или сразиться с ним, а потому отравил людские умы ложью и таким образом подлостью взял над ним верх.

– Вы считаете меня ответственным?

– Так и есть!

– Ну что же, пусть будет так. Раз вы это утверждаете, – сказал он невозмутимо и погрузился в молчание.

Вновь он подставил мне подножку. Не знаю, чего я ожидал: либо яростного отрицания, либо возмущенных оправданий. Но я никак не предполагал, что он с полным равнодушием промолчит, словно ему это было безразлично.

– Защищайся! – вскричал я с жаром.

– Чем? У меня нет ни вашего ножа, ни вашей силы, и если вы намерены меня убить, это большого труда не составит.

– Да нет, защищайте свои поступки!

– Зачем? Вы уже сочли меня виновным, а потому, боюсь, мои слабые возражения вас не разубедят.

– Это нечестно! – воскликнул я и тут же понял, что слова эти были ребяческими, какие мужчина, подобный моему отцу, никогда бы не произнес.

– Как почти все на этом свете, – сказал он.

– Мой отец не был предателем!

– Возможно.

– И вы говорите, что не погубили его? И ждете, что я поверю?

– Я ничего не говорил. Но раз уж вы спросили, то нет. Я его не губил. Разумеется, не от меня зависит, поверите ли вы мне.

В более поздние годы – настолько поздние, что мне это пригодиться уже не могло, – я понял, каким образом Джон Турлоу вознесся на такую высоту, что был единственным в стране, кто осмеливался противоречить Кромвелю. Вы наносили удар, Турлоу поднимался, логично рассуждая приятным голосом. Вы продолжали бить, он продолжал подниматься, неизменно кроткий, никогда не впадая в гнев, пока вы не начинали стыдиться своего поведения, не начинали его слушать. Затем, когда вы были сбиты с толку, он без труда убеждал вас в своей правоте. Он никогда не переходил в атаку, никогда не навязывал вам своего мнения, но рано или поздно гнев и возражения угасали, разбиваясь о его стойкое сопротивление.

– Вы же поступали так с другими и хотите, чтобы я поверил, будто вы не поступили так с моим отцом?

– С какими другими?

– Вы не объявили, что он невиновен. А у вас была такая возможность.

– В мои обязанности не входило способствовать тому, чтобы мои враги были сильны и едины. Да и кто бы мне поверил? Вы думаете, что мои заверения в его честности смыли бы с него это пятно? Если сторонникам короля нравилось нападать друг на друга и гоняться за призраками, какое дело было мне? Чем слабее они становились, тем было лучше.

– Настолько слабее, что король сидит на своем троне, а вы прозябаете здесь в безвестности, – съязвил я, сознавая, что не только его доводы были вескими, но что прежде я ни о чем подобном не задумывался, столь очевидной представлялась мне его вина.

– Лишь потому, что Протектор скончался, а он думал… Впрочем, не важно, – сказал Турлоу мягко. – Возникла пустота, а природа не терпит пустоты. Карл не отвоевал свой трон; его вернули силы куда более могучие, чем те, какими он мог бы заручиться сам. И пока еще предстоит увидеть, достаточно ли он силен, чтобы удержаться на троне.

– Уж то-то вы были в восторге! – сказал я с испепеляющим сарказмом.

– В восторге? – повторил он задумчиво. – Нет, конечно, нет. Я трудился десять лет, чтобы сделать Англию крепкой и свободной от тирании, и не было ни малейшей радости наблюдать, как все это разлетелось прахом. Но я не был так удручен, как вы, возможно, полагаете. Армии уже готовились к выступлению, и вновь возникали комплоты, сладить с которыми было под силу лишь Кромвелю. Выбирать приходилось между королем или войной. Я не воспротивился Карлу. А мог бы, знаете ли. Захоти я, и Карл уже много лет как покоился бы в могиле.

Сказал он это столь спокойным, само собой разумеющимся тоном, что я не сразу постиг весь ужас его слов. А потом ахнул. Этот плюгавый человечек во имя политики присвоил себе право решать, будет ли жить его законный государь и помазанник Божий или умрет! Карл, милостью Турлоу король Англии! И я знал, что говорит он чистую правду: я не сомневался, что он и Протектор обсуждали такую возможность. И если отказались от нее, то не от ужаса перед подобным преступлением – они уже насовершали их предостаточно, – но потому лишь, что оно не послужило бы к их выгоде.

128