Перст указующий - Страница 142

142

Разумеется, мне было известно о знакомстве Мэтью с людьми сомнительных взглядов, граничащих с крамолой, и потому я не мог воздержаться и не использовать его от случая к случаю ради мелких поручении и сбора слухов. В этом нередко неприятном и постыдном деле он оказался бесценен, так как был одновременно и умен, и наблюдателен. В отличие от многих, на кого мне приходилось полагаться – по большей части разбойников, воров и безумцев, чьи слова никогда нельзя принимать на веру, – Мэтью вскоре завоевал мое полнейшее доверие. Я призывал его к себе, когда был в Лондоне, и писал ему через день из Оксфорда, так как находил отдохновение в его обществе и тяжко тосковал по нему, когда мы были в разлуке, как он, уповаю, тосковал без меня.

К тому времени когда он явился ко мне в то утро в 1663 году, он был у меня в услужении уже несколько лет и ум его настолько развился, что я понимал вскоре мне придется подыскать ему постоянное место. Я и так оттягивал слишком долго, ведь ему должно было вскоре исполнится двадцать лет, и он давно перерос срок своего ученичества. Я видел, как он томится, и понимал, что, если не отпустить его сейчас, он вознегодует на мою власть. И все же я удерживал его при себе и не в силах был отпустить его. За то я горько виню себя, думается, опрометчивым его сделало желание расстаться со мной.

Когда он сообщил мне, что ему поручили отправить с оказией пакет от кружка смутьянов, я тут же насторожился. Он не знал, что в этом пакете, но взялся отнести его купцу, отправлявшему почту на своих кораблях. Это широко распространенный обычай – в особенности среди тех, кто не желает, чтобы их письма попали в чужие руки. Необычным было другое, Мэтью поручили, казалось бы, простое дело, которое более подходило бы ребенку, и чутье подсказывало ему, что пакет может быть важным, ведь адресован он был в Нидерланды.

Уже многие месяцы в стране нарастал глухой ропот, неизвестные личности странствовали по ней, разжигая недовольство. Но накопившиеся у меня донесения зачастую противоречили друг другу, и в них не было ничего, что позволило бы мне догадаться о планах недовольных. Сами по себе эти смутьяны ни для кого не представляли угрозы, столь велики были их разобщенность и отчаяние, но возьмись влиятельное лицо сплотить их и снабдить деньгами, они легко могли стать поистине опасны. Мэтью, как мне показалось, принес мне первое указание на сношения с агентами вовне, какое я давно искал. Как показало время он ошибался, но это была лучшая его ошибка.

– Превосходно, – сказал я. – Принеси мне пакет. Я прикажу его вскрыть, изучу содержимое, а потом ты продолжишь путь.

Он покачал головой.

– Боюсь, все не так просто, сударь. Мы… они… научились наконец осмотрительности. Я знаю, меня ни в чем не подозревают, но как только мне отдадут пакет и до того, как я передам его купцу, я и минуты не останусь один. Вы не сможете получить его так. В любом случае он не останется у вас в руках настолько долго, чтобы переписать содержимое.

– А ты уверен, что пакет того стоит?

– Не знаю. Но вы просили, чтобы я докладывал вам обо всех сношениях с изгнанниками.

– Ты поступил правильно. И что же ты предлагаешь? Ты же знаешь, как я ценю твое мнение.

Он улыбнулся от удовольствия, услышав это малое слово признательности и уважения.

– Полагаю, пакет останется в доме купца до тех пор, пока его не отправят на борт корабля. Но это будет недолго, они хотят, чтобы пакет как можно скорее покинул страну. Только в эти несколько дней будет возможно добыть его тайно.

– Так. А как имя этого купца?

– Ди Пьетро. Он венецианец и имеет дом неподалеку от Тауэра.

Я от души поблагодарил его за труды и даже дал немного денег в награду, после чего отослал, дабы в одиночестве обдумать его рассказ. Слова Мэтью несколько смутили меня, ведь на первый взгляд дело казалось сущей бессмыслицей. К чему венецианцу помогать смутьянам? По всей вероятности, он лишь доставляет почту за плату и не имеет касательства ни к отправителю, ни к получателю, но я вспомнил, что имя ди Пьетро всплыло уже во второй раз. И это укрепило во мне решимость прочесть это письмо.

У меня был некоторый досуг поразмыслить над моим затруднением, но не большой: Мэтью предстояло отнести пакет уже на следующий вечер. Беннет предписал мне оставить ди Пьетро в покое, но он также приказал мне обличить врагов короля в Англии. И не сказал мне, что делать, если два этих приказа вступят в противоречие.

И потому я отправился в кофейню Тома Ллойда, где обыкновенно собирался торговый люд, чтобы обмениваться слухами и объединяться для большей прибыли. Я имел связи в этом кругу, ибо от случая к случаю вкладывал суммы в доле с купцами и по опыту знал, кому следует доверять, а кого остерегаться. Так я свел знакомство с одним купцом по имени Уильямc, который среди прочего занимался тем, что отыскивал людей, готовых рискнуть деньгами, и сводил их с купцами, нуждавшимися в этих деньгах. С его помощью я выгодно вложил небольшую часть моих свободных денег в Ост-Индийскую компанию, а также в предприятие некоего джентльмена, ловившего африканцев для Америк. Последнее было лучшим из моих капиталовложений, тем более что (как заверил меня капитан судна) во время плавания через океан рабов усердно обращали в христианство, обеспечивая тем спасение их душ, пока они трудились на своих господ.

Разыскав Уильямса, я сказал ему, что подумываю, не вложить ли мне изрядную сумму в итальянской торговый дом да Кола, и спросил, можно ли считать его главу человеком здравомыслящим и достойным доверия. Уильямс поглядел на меня с недоумением и осторожно ответил, что, насколько ему известно, дом Кола опирается лишь на собственные капиталы. И будет поистине удивлен, узнав, что Кола обзаводится компаньонами. Пожав плечами, я ответил, что только пересказываю услышанное.

142