Перст указующий - Страница 149

149

– А четвертая?

– В ней вся трудность, – сказал он – Мне кажется, я знаю, о каком издании идет речь. Выдает его, разумеется, сокращение «hems» – от первых букв издателя. Это указывает на замечательное издание истории Тита Ливия, выпущенное в Лейдене Даниэлем Гейнсием в 1634 году. Триумф мастерства и учености, увы, не получивший заслуженных похвал. Надо думать, речь идет о втором томе издания, которое было в одну двенадцатую долю листа, в трех томах. Экземпляров напечатано было немного, и сам я ни разу ни одного не видел. Я знаю о нем лишь с чужих слов – другие бесстыдно использовали озарения Гейнсия, не удостоив истинного автора даже упоминанием. Таков извечный крест истинных ученых.

– Разузнайте все, – произнес я, терпение мое было на исходе. – Я заплачу за него хорошую цену, если его возможно купить. Вы верно, знаете книготорговцев, собирателей древностей и книг и тому подобных людей. Если таковой экземпляр имеется, уверен, вы сможете его разыскать.

Глупый человечек принял этот комплимент с тщеславной скромностью.

– Я сделаю для вас все, что смогу, – сказал он – И могу вас заверить, что, если мне не удастся найти такой экземпляр, никто больше этого сделать не сможет.

– Это все, о чем я прошу, – ответил я и поспешил выпроводить его.

Глава четвертая

Недавно я прочел лживый памфлет, в котором (не называя моего имени прямо) утверждали, будто политический кризис, каковой мне пришлось улаживать в ту пору, был измышлен правительством для разжигания страха перед сектантами и будто на деле его не существовало вовсе. Ложь до последнего слова! Уповаю, я уже дал понять: я человек чести, и намерения мои чисты. От своих поступков я не отказываюсь, напротив, с готовностью признаю, как излишне ярко живописал опасность мятежа, что обеспечило мое поступление на службу к мистеру Беннету, и не снимаю с себя вины за ошибку, каковая привела к прискорбной смерти синьора ди Пьетро. Надеюсь, искренность моего раскаяния очевидна, однако он прятал письма крамольников и заговорщиков, и безопасность королевства требовала, чтобы они попали мне в руки.

Полагаю, мне следует разъяснить ход моих мыслей, дабы моя скрупулезность касательно писем и малоизвестных изданий не создала ложного впечатления мелочности и одержимости. Ведь книги, которые назвал в письме Мэтью, показались мне весьма необычными. Всем известно, чего стоят сектанты и их жалкие претензии на ученость. Самоучки, копошащиеся в пыли! Начитавшись пустых книг, они почитают себя образованными людьми. Образованными? Им не дано даже подступиться к возвышенным тонкостям и символической красе Библии. Пара вздорных памфлетов, накарябанных горсткой раскольников, чье высокомерие не знает стыда, – вот на чем покоится их образование. Не знают они ни латыни, ни греческого, а об иврите не стоит и вспоминать, не способны читать на языке ином, кроме собственного, но и на нем выслушивают бредни лжепророков и самозваных мессий. Разумеется, они не образованны, ученость – достояние людей благородного сословия. Не возьмусь утверждать, будто низы не способны к познанию, но вполне очевидно, что они не способны анализировать, ибо не обладают ни досугом, ни истинным образованием, дабы избегать предубеждений. Так говорил Платон, и я не знаю ни одного серьезного человека, кто стал бы ему возражать.

И чтобы написавший письмо Кола воспользовался в своем шифре одним из превосходных сложных текстов? Трактатом Ливия, Полидора, Мора? Поначалу меня в дрожь бросило от самой мысли, будто этих трудов касаются грязные лапы, но затем я нашел практичное возражение: какой-нибудь гнусный крамольный памфлет я готов был принять, но это? Откуда у них взялись бы книги, коим место в библиотеке джентльмена?

Ко времени возвращения Вуда – шмыгавшего и подергивавшего носом, будто жалкая мышь, – я уже установил, что ни Мор, ни Полидор Вергилий не являются искомой книгой. Ответ, следовательно, заключался в Ливии, найдите мне книгу, найдите мне ее владельца, и мой анализ совершит могучий скачок вперед. Вуд доложил, что некий давно уже почивший лондонский книготорговец завез в нашу страну полдюжины экземпляров в 1643 году в числе прочих книг, предназначавшихся для ученых. Что сталось с ними потом, увы, не ясно, так как несчастный был сторонником короля и его товары конфисковали в уплату штрафа, когда Парламент утвердился в Лондоне. Вуд предполагал, будто злосчастные книги попали тогда в самые разные руки.

– Так вы, наобещав мне так много, теперь говорите, что не можете принести нужный том?

Резкость моего тона словно бы удивила его, но он только покачал головой.

– Нет, сударь, – сказал он, – я думал, вам будет интересно, вот и все. Но эти книги редкость, и пока я нашел только одного человека, у кого такая доподлинно имелась, свой экземпляр он сам привез с Континента. Я знаю это потому, что мой друг мистер Обри писал книготорговцу в Италию по другому делу…

– Полноте, мистер Вуд, – оборвал его я, ибо терпение мое истощилось. – Мне не нужно знать все до последней малости. Мне нужно лишь имя владельца, дабы я мог написать ему.

– Э… он умер.

Я тяжело вздохнул.

– Но не отчаивайтесь, сударь, так как, по величайшему счастью, его сын-студент здесь и, уж конечно, должен знать, осталась ли книга в семье. Его имя Престкотт. Его отцом был сэр Джеймс Престкотт.

Так моя история и россказни Колы (столь же вымышленные, как побасенки, и столь же неправдоподобные, как вирши Тассо, хотя и много хуже сложенные) впервые соприкасаются на злополучном, тронувшемся умом Престкотте, и мне должно насколько возможно изложить его дело, хотя я всецело признаю, что некоторые обстоятельства не вполне мне ясны.

149