Перст указующий - Страница 162

162

– Это не простой солдат, сударь, – возразил я. – Поговаривают, что он создал себе имя бесстрашием и безжалостным истреблением турок на Крите. Нельзя его недооценивать.

– Я разделяю ваши тревоги, – ответил Беннет, – но должен указать, что если вы правы – а я этого не допускаю, – ваши упоминания о клеветнических слухах будут приняты во внимание. Де Моледи приложит все усилия, дабы не допустить ничего, что толкнуло бы нас в объятия величайшего врага Испании. Нет сомнений, что за подобным злодейским нападением последует союз с Францией, ибо эта интрига может принести плоды, лишь пока тот, кто сплел ее, остается в тени, а вы позаботились о том, чтобы этого не случилось.

На том наша беседа завершилась. Мое положение было серьезно, но не непоправимо, ослаблено. Я не лишился его покровительства, и мне не грозили никакими карами. Важнее было то, что моя уверенность поколебалась, такого отпора де Моледи я не предвидел. Он повел себя так, как повел бы себя в подобных обстоятельствах человек невиновный, – с удивлением и протестами. И сказанное мистером Беннетом также было разумно, в покушении на короля для испанцев нет смысла, если единственным его плодом станет то, что Англия предастся на милость французов.

Я не сознавал, пусть и начинал догадываться, что выводы мои основывались на ошибочных положениях. Прежде чем раз и навсегда развеются все сомнения, потребуется еще немало ужасающих доказательств.

Глава седьмая

Я так и не узнал, когда именно и каким путем Марко да Кола прибыл в Англию, хотя уверен, он ступил на нашу землю еще до моей беседы с испанским посланником, это подтвердил позднее Джек Престкотт, когда я допросил его. К третьей неделе марта Кола уже был в Лондоне, и, думается, кто-то успел предупредить его дескать, я осведомлен о его намерениях, он, должно быть, также дознался, что Мэтью мой слуга, а мальчику было известно многое, что могло оказаться опасным для него.

Я виделся с Мэтью в то утро, он явился ко мне в величайшей спешке, его лицо раскраснелось от успеха, и сказал мне, что разыскал Кола в Лондоне и намерен повидать его. В то же мгновение я понял, что должен предотвратить эту встречу.

– Ты этого не сделаешь, – сказал я. – Я тебе запрещаю.

Лицо его потемнело от гнева, чего я никогда не видел в нем прежде. И вновь разом вернулись все мои страхи, которые я до того успешно держал в узде, уповая, будто все станет хорошо теперь, когда он снова при мне.

– Почему? Что это за вздор? Вы ищете этого человека, а когда я нахожу его, вы запрещаете мне разузнать, где именно он обретается.

– Он убийца, Мэтью. Он поистине очень опасный человек.

Мэтью рассмеялся с беззаботным весельем, какое некогда дарило мне радость.

– Не думаю, что итальянец может грозить чем-либо мальчишке с лондонских улиц, – сказал он. – И уж конечно, не опасен он тому, кто стоит перед вами.

– Напротив. Улицы, проулки и все пути этого города тебе знакомы много лучше, чем ему. Но не стоит его недооценивать. Обещай мне, что и близко к нему не подойдешь.

Его смех стих, и я понял, что опять ранил его.

– Так вот в чем дело? Вы отказываете мне в друге, который может быть мне полезен, который станет щедро опекать меня, не требуя ничего взамен? Который слушает меня и ценит мое мнение, а не порицает меня непрестанно и не навязывает мне свое собственное? Говорю вам, доктор, этот человек добр ко мне и мне полезен, он никогда не бил меня и всегда вел себя достойно.

– Замолчи! – вскричал я в отчаянии от того, что меня столь жестоко сравнивают с другим, и что успех этого Кола превознесен лишь ради того, чтобы нанести мне сердечную рану. – Я говорю тебе правду. Тебе нельзя к нему приближаться. Я не могу снести мысли, что он станет касаться тебя, что он причинит тебе обиду или боль. Я хочу защитить тебя.

– Я сам могу о себе позаботиться. И вам это покажу. С самого рождения я водился с ворами, убийцами и крамольниками. А вот он я – целый и невредимый. А для вас все это – ничто, и вы говорите со мной, как с малым ребенком.

– Ты многим обязан мне, – сказал я в гневе на его гнев и в обиде на его слова. – И я добьюсь от тебя должного почтения и обходительности.

– Но сами вы отказываете мне в них, а ведь я их заслуживаю. Вы всегда отказывали мне во всем.

– Довольно. Убирайся из моей комнаты и не возвращайся, пока не будешь готов просить прощения. Знаю ты хочешь увидеться с ним. Мне известно, кто он такой и чего он хочет от тебя, я понимаю это лучше, чем ты. Зачем еще станет взрослый мужчина держать при себе такого мальчишку? Думаешь, это ради твоего острого ума? Его у тебя немного. Ради денег? Их у тебя нет. Ради твоих познаний в науках? У тебя есть лишь то, что дал тебе я. Ради твоего происхождения? Я вытащил тебя из канавы. Говорю тебе, если ты пойдешь к нему, ноги твоей больше не будет в этом доме. Ты меня понял?

Никогда прежде я не грозил ему так, не намеревался делать этого и в то утро. Но он быстро ускользал от меня. Соблазн непослушания рос в нем, подстрекаемый этим итальянцем, и немедля следовало положить этому конец. Он должен был знать, кто здесь хозяин. Иначе он погиб безвозвратно.

Но уже было слишком поздно. Слишком долго я медлил и порча въелась чересчур глубоко. И все же я думал, что, осознав свою ошибку, он станет просить у меня прощения, как готов он был поступить еще в недавнем прошлом. Но он только глядел на меня, не зная, говорю ли я всерьез, и, увидев этот взор, я ослабел и сам все погубил.

– Мэтью, – сказал ему я, – мои мальчик, иди ко мне.

Впервые в жизни наяву, но, Господи помоги мне, не в первый раз в мечтах, я обнял его и крепко прижал к груди, уповая ощутить нежность ответного чувства. Мэтью, однако, сделался холоден словно камень, а потом с силой уперся руками мне в грудь и вырвался и, отступая, даже споткнулся, так спешил он отдалиться от меня.

162