Много ночных часов я провел в муках нерешительности, прежде чем пришел к неизбежному выводу. Престкотт запросил высокую цену, и душа его будет гореть за это в аду. Но торговаться я не мог. Мне нужны были его показания и необходимо было знать, кто стоит за заговором против Кларендона. Уповаю, что из моего рассказа ясно видно, сколько усилий я приложил. Трижды я пытался найти выход из затруднительного положения. Более недели удерживал я свою руку и не предпринимал ничего в пустой надежде, что мне представится иной выбор, и многое поставил на карту из-за этого промедления. С тяжелым сердцем я заключил, что долее медлить не могу.
Сара Бланди умерла два дня спустя. К этому мне нечего добавить, слова мои ничему не послужат.
Джон Турлоу посетил меня вечером того же дня.
– Не знаю, следует ли мне принести вам поздравления или нет, доктор. Вы совершили ужасающе праведный поступок. И более важный, нежели сами о том подозреваете.
– Думается, значение моих поступков мне известно, – сказал я. – И их цена тоже.
– Думаю, нет.
И тогда с безжалостным хладнокровием, столь хорошо мне известным, Турлоу поведал мне величайшую государственную тайну, и впервые я ясно понял, почему после возвращения его величества и он сам, и люди, подобные Сэмюэлю Морленду, не понесли никаких наказаний и кар. Также я узнал истинную суть измены сэра Джеймса Престкотта, предательства столь опасного, что его пришлось выдать за измену меньшую, дабы оно никогда не раскрылось.
– У меня на службе был один солдат, – начал свой рассказ Турлоу, – которому можно было доверить самые щекотливые поручения. Если мне требовалось доставить чрезвычайно опасное письмо или охранять узника, на этого человека всегда можно было положиться. Он был истинный фанатик в своей ненависти к монархии и республику почитал необходимым началом Царства Божия на земле. Он желал, чтобы Парламент избирался голосованием, включая голоса женщин и безземельных, он желал раздачи земель и полной терпимости ко всем вероисповеданиям. В дополнение к этому он был человеком большого ума, находчивым и способным, хотя и чересчур вдумчивым, чтобы быть совершенным исполнителем. Но я считал, что он беззаветно предан Английской Республике, ибо все прочие возможные формы правления считал много худшими.
К несчастью, тут я ошибся. Он был уроженцем Линкольншира и за много лет до того, как попал ко мне на службу, проникся признательностью к тамошнему землевладельцу, который защищал местных жителей от разорения осушителями. В решающую минуту эта верность воскресла, дабы преследовать его и пересилить все соображения здравого смысла. Должен сказать, мы ничего об этом не знали до тех пор, пока не нашли на его трупе письмо, которое Сэмюэль просил вас расшифровать.
– А какое это имеет отношение к делу, сударь? Прошу вас, не говорите загадками, мне достаточно моих.
– Этот землевладелец был, разумеется, сэр Джеймс Престкотт, а солдат – Нед Бланди, муж Анны и отец девушки, умершей два дня назад.
Я воззрился на него в величайшем удивлении.
– В прошлое мое посещение я рассказал вам о том, как Джон Мордаунт выдал мне восстание тысяча шестьсот пятьдесят девятого года. Он поведал мне также об еще одном, не столь значительном бунте, даже лучше сказать, местных волнениях, какие задумал устроить в Линкольншире сэр Джеймс Престкотт. Ничего серьезного, но генерал Лудлоу собирался послать полк, чтобы разогнать бунтовщиков, прежде чем они успеют учинить беспорядки. Нед Бланди об этом знал и, когда ему приказали доставить депеши в полк, из глупой линкольнширской верности передал предупреждение Престкотту, и тем самым спас ему жизнь, с которой тот иначе, без сомнения бы, расстался.
Знакомство, будучи однажды возобновлено, привело к раскрытию все новых и новых тайн, ибо оба они были фанатиками и нашли между собой много общего, объединившись в ненависти ко всем, кто желал мира. Бланди взялся выяснить все тайны переговоров о восстановлении монархии, что мог сделать с легкостью неоправданной, ибо никто не бывает столь осмотрительным и осторожным в словах, как следовало бы. Через него эти тайны узнал и Престкотт. Он знал, кто из роялистов был умышленно предан в руки правительства, какие заговоры были выданы заранее, дабы они не могли причинить вреда.
И преисполнившись гнева, он возжаждал мести. Прознав, что король втайне приезжает в Англию для окончательных переговоров со мной, он не мог более сдерживаться. Он приехал в Дили в феврале того же тысяча шестьсот шестидесятого года, когда должен был прибыть король, и затаился в засаде. Не знаю, как долго он скрывался там, но однажды утром, когда король отправился прогуляться по саду позади дома, в котором мы собирались, сэр Джеймс напал на него и попытался пронзить его своей шпагой.
Я ничего не знал об этих переговорах и тем более о попытке покушения, настолько хорошо все участники скрыли эту историю, и был изумлен и услышанным, и тем, что Турлоу рассказывает мне это сейчас.
– Почему покушение не удалось?
– Оно чуть было не удалось. Король получил колотую рану в руку, был совершенно ошеломлен и, без сомнения, погиб бы, если бы кто-то не закрыл его своим телом и не принял бы смертельный удар в самое сердце.
– Храбрый и добродетельный человек, – сказал я.
– Возможно. И разумеется, крайне необычный, ибо это был не кто иной, как Нед Бланди, который пожертвовал собой и умер за государя, им презираемого, позволив свершиться реставрации той самой монархии, какой противостоял всю свою жизнь.
Я только уставился на него, слушая эту удивительную историю. Видя мое недоумение, Турлоу улыбнулся и пожал плечами: