Перст указующий - Страница 227

227

– Нет. Разумеется, нет. Или, быть может, да. К тому времени, когда я вскрыл его, невозможно было сказать, кровит он в обвинение или по иной причине. Так или иначе, опыт не удался.

– Почему Уоллис так решил?

– Ума не приложу. Он человек скрытый и никогда не говорит ничего, пока его не принудят. Но его предостережения меня встревожили. А теперь, сдается, мне придется взять Кола с собой в объезд. Я все ночи проведу без сна, ожидая, что он вот-вот всадит в меня стилет.

– Об этом я бы особо не тревожился, – ответил я. – Мне он показался человеком совершенно заурядным – для иностранца. И по опыту знаю, доктор Уоллис черпает странное удовольствие в том, чтобы представляться более осведомленным, чем все прочие. Зачастую это далеко не так, а просто уловка, чтобы побудить собеседника довериться ему.

Лоуэр хмыкнул.

– И все же в этом итальянце есть что-то странное. Теперь, когда мне на это указали, я и сам это чувствую. Я хочу сказать: что он тут делает? Ему положено улаживать семейные дела, а для этого надо быть в Лондоне. Я знаю, что для возвращения семейных капиталов он не сделал ровным счетом ничего. Вместо этого он прилип к Бойлю и ведет себя с ним на удивление подобострастно, да еще заводит себе пациентов в городе.

– Но, уж конечно, всего одну, – возразил я. – И эта пациентка едва ли идет в счет.

– Но что, если он решит остаться? Модный доктор с Континента. Дурной оборот для меня. И он с заметной жадностью выспрашивает все о моих пациентах. Я и впрямь подумываю, а не решил ли он украсть их у меня.

– Лоуэр, – строго сказал я, – для человека мудрого вы бываете самым большим глупцом, кого я знаю. Зачем человеку состоятельному, сыну богатого итальянского купца, открывать практику в Оксфорде и красть ваших пациентов? Опомнитесь, дружище.

С превеликой неохотой он уступил такому доводу.

– А что до причастности к смерти доктора Грова, то, должен сказать, это сущий вымысел. Зачем ему или вообще кому-либо совершать такое? Знаете, что я думаю?

– Что?

– Я думаю, что Гров покончил жизнь самоубийством.

Лоуэр покачал головой:

– Не в том дело. Дело в том, что ближайшие семь дней мне придется провести в обществе человека, которому я не доверяю, и это недоверие все растет. Что мне теперь делать?

– Отменить объезд.

– Мне нужны деньги.

– Поезжайте один.

– Было бы верхом неучтивости взять назад приглашение, если я сам его сделал.

– Страдайте молча, не осуждайте, полагаясь на чужое слово, и сами попытайтесь уяснить, что он есть на самом деле. А тем временем, – продолжал я, – раз уж вы здесь и знаете его лучше других, я должен просить вашего совета в одном важном деле. Делаю я это с большой неохотой, так как мне не хотелось бы еще более возбуждать ваши подозрения, но есть одна странность, какой я никак не могу понять.

– Я весь внимание.

Я как можно суше рассказал о моем посещении лачуги Бланди о том, какой обыск учинил там Кола, убедившись, что старушка спит. О том, что случилось затем, я решил умолчать.

– Почему бы вам не спросить Сару Бланди, не пропало ли у них что-нибудь?

– Он ее врач. Я не хочу подрывать ее доверие и не хочу, чтобы он опять отказался лечить старушку. Что вы думаете?

– Думаю, когда мы окажемся в одной кровати, мне придется спать на кошельке, – сказал он. – Удивительно, сколько трудов вы положили, пытаясь унять мои подозрения потом разожгли их снова.

– За это я прошу прощения. Его поведение странно, но, думается, ваши собственные страхи безосновательны.

Этот ночной разговор разбередил мои собственные тревоги, и должен заметить, за все это время Лоуэр ни словом не обмолвился о том, что мировой судья уже заподозрил в Саре возможную преступницу. Сделай он это, я повел бы себя иначе. А так, едва Лоуэр оставил меня в мирном одиночестве, мои мысли вновь обратились к странному поведению Кола, и я решил докопаться до его сути. Однако я решил, что сначала лучше расспросить о нем саму Сару, не важно, врач ее Кола или нет.

– С той полки? – переспросила она, когда я рассказал ей об обыске. – Там нет ничего ценного. Только немногие книги, принадлежавшие моему отцу. – Она внимательно осмотрела полку. – Одной не хватает, – сказала она. – Но я никогда ее не читала, потому что она была на латыни.

– Твой отец знал латынь? – удивленно спросил я. Я знал, что он человек бывалый, но не догадывался, что приобретенные им познания простирались так далеко.

– Нет, – ответила она. – Он считал, что это мертвый язык и от него никому нет пользы, кроме глупцов и собирателей древностей. Прошу прощения, – со слабой улыбкой добавила она. – Он хотел создать новый мир, а не оживить старый. А еще он однажды сказал мне, что, на его взгляд, нам нечему учиться у рабовладельцев-язычников.

Это я пропустил мимо ушей и ничем не выказал своего неодобрения.

– Откуда взялись все эти книги?

Она пожала плечами:

– Я вообще не вспоминала о них, разве что думала, как их раздать. Я спросила у книготорговца, но он предложил мне очень мало. Я собиралась отдать их вам в дар за вашу доброту, если их вы примете.

– Ты меня достаточно знаешь, чтобы понимать, что я никогда не откажусь от такого подарка, – сказал я. – Но я все равно бы отказался. Ты не в том положении, чтобы так вольно распоряжаться своим имуществом. Я настоял бы на том, чтобы заплатить тебе.

– А я бы отказалась от денег.

– И мы еще долгое время ссорились бы из-за этого. А есть дела более важные. К примеру: ты не можешь подарить, а я не могу купить то, чем, по-видимому, распоряжается сейчас мистер Кола. Думаю, прежде всего надо посмотреть, не могу ли я вернуть эту книгу.

227