Перст указующий - Страница 27

Тут он умолк и обвел взглядом своих коллег, ища их поддержки. Я был доволен, заметив, что они слушали его без особого восторга, хотя многие согласно кивали.

– «Скажет ли глина горшечнику: „что ты делаешь?“ – мягко пробормотал Гров почти про себя.

Но его недоговоренная цитата разверзла уста молодого человека, который утром показал мне, как найти комнату Грова.

– Исайя, сорок пять, девять, – сказал он. – «Приобретение премудрости выше рубинов», – добавил он негромко, будучи, без сомнения, слишком молодым и незначительным по своему положению, чтобы участвовать в споре, но не желая, чтобы старший разглагольствовал, как ему вздумается. Я и раньше замечал, что он несколько раз пытался вмешаться в разговор, но едва открывал рот, как Гров перебивал его и продолжал говорить, будто того тут не было.

– Иов, двадцать восемь, восемнадцать, – сердито буркнул Гров, раздраженный такой дерзостью. – «И кто умножает познания, умножает скорбь».

– Екклесиаст, один, восемнадцать, – отпарировал Томас Кен, также, видимо, разгорячаясь. Я распознал какую-то старую ссору, которая не имела никакого отношения ни ко мне, ни к опытам. – «Доколе, невежды, будете любить невежество? Доколе глупцы будут ненавидеть знание?»

– Притчи, один, двадцать два. «Мудрость твоя и знание твое – они сбили тебя с пути».

Заключительный удар прикончил беднягу Кена, который не сумел вспомнить источник этой цитаты. Он покраснел от такого публичного унижения, отчаянно пытаясь найти ответ.

– Исайя, сорок семь, десять, – с торжеством объявил Гров, когда поражение Кена стало очевидным для всех.

Кен со стуком бросил нож и встал, чтобы выйти из-за стола. Руки у него тряслись. Я боялся, что дело дойдет до драки, но все было только представлением.

– К римлянам, восемь, тринадцать, – сказал он, с ледяной медлительностью отвернулся от стола и решительным шагом удалился из трапезной. Мне кажется, эту заключительную ссылку услышал только я, а мне она ничего не говорила. Манера протестантов перестреливаться цитатами из Библии всегда казалась мне несколько нелепой, даже кощунственной. Как бы то ни было, Гров, во всяком случае, ничего не услышал, а наоборот, казалось, был очень доволен тем, что победа осталась за ним.

Поскольку никто не прерывал молчания, я решил (как иностранец, ничего не понявший в происходившем) как-нибудь замять случившееся.

– Я не богослов и не священник, – сказал я в стремлении вернуть спор в логическое русло, – но я изучал медицинские искусства. И я знаю, что во многих случаях лекарство равно может убить и исцелить. Я полагаю моим долгом узнавать как можно больше и помогать моим пациентам выздоравливать. Надеюсь, в этом нет ничего неблагочестивого.

– Почему я должен полагаться на ваше слово, когда оно противоречит великим светилам прошлого? Что такое вы в сравнении с их величием?

– Поистине карлик, и я почитаю их не менее, чем вы. Разве Данте не назвал Аристотеля il maestro di color qui sanno? Но я прошу вас не об этом. Я прошу вас вынести решение по результатам опыта.

– А, опыта! – сказал Гров со злорадством. – Вы согласны с выводом Коперника, что Земля вращается вокруг Солнца?

– Ну разумеется.

– И вы сами ставили эти опыты? Вы провели наблюдения, повторили расчеты и своими собственными трудами установили, что это так?

– Нет. Увы, я мало осведомлен в математике.

– Таким образом, вы верите в истинность этого, но сами не убедились? Вы полагаетесь на слово Коперника?

– Да, и на слово тех знатоков, кто согласился с его выводами.

– Простите меня за мои слова, но мне кажется, что вы не менее прикованы к авторитетам и традиции, чем тот, кто полагается на Аристотеля и Птолемея. Несмотря на все ваши заверения, ваша наука также опирается на веру и ни в чем не отличается от старинных познаний, которые вы так презираете.

– Я сужу по результатам, – ответил я со всей любезностью, ибо он, несомненно, наслаждался, и было бы грубостью испортить ему удовольствие. – Я исхожу из того, что опытный метод дал множество отличных результатов.

– А этот ваш опыт, он, скажем, касается основы новой медицины?

Я кивнул.

– Так как же вы примиряете его с положениями Гиппократа, которым вы, врачи, придаете такую важность?

– Мне этого не требуется. Не вижу никакого противоречия.

–Но как же так? – с удивлением сказал Гров. – Ведь вы заменяете проверенные способы лечения на другие, которые могут быть лучше, но могут быть и хуже? Вместо того чтобы в первую очередь стараться излечить ваших пациентов, вы ставите на них опыты, желая узнать, к чему они приведут. Вы используете своих пациентов, чтобы пополнять ваши познания, вместо того чтобы лечить их, а это грех. Так говорит в своем «Interrogatorium sine confessionnale» Бартоломей де Шеми. И с тех пор с ним соглашались все высшие авторитеты.

– Хитроумный аргумент, но неверный, – сказал я. – Опыт ставится ради здоровья всех пациентов.

– Но когда я, больной, прихожу к вам, то не ради всех пациентов. Для меня не имеет значения, если другие будут исцелены после того, как я умру в доказательство, что такое-то лечение не приносит пользы. Я хочу быть здоровым, а вы говорите, что ваша жажда знаний важнее моего здоровья.

– Ничего подобного я не говорю. Есть много опытов, которые можно ставить безо всякой опасности для пациента.

– Но вы все еще не следуете Гиппократу. Вы решаете начать лечение, не зная, окажет ли оно действие или нет. А это нарушение клятвы.

– Подумайте, сударь, о пациенте, от чьей болезни нет лечения. Он неизбежно умрет. В таком случае опыт, дающий надежду на спасение, лучше, чем ничего.