– Значит, Лоуэр получил что хотел?
– Не совсем. Тело он доставил на квартиру Бойля и оказался там в настоящей осаде. Служители отправились с жалобой к мировому судье и заявили, что, раз тело им не отдали, оно не должно достаться никому. Так что судья переменил мнение и требует тело обратно. Пока Лоуэр отказывается его выдать.
– Почему?
– Думаю, потому что он старается поработать с трупом, насколько ему достанет времени.
– А мистер Бойль?
– По счастью, он в Лондоне. Он был бы в ужасе, что против воли оказался втянутым в подобное дело. – Он встал. – Мне пора домой. Если вы меня извините…
Я укутался как мог и, невзирая на дождь, направился по Главной улице к аптекарю. Мистера Кросса я увидел у двери. Вместе с мальчиком, который смешивал для него медикаменты, он охранял дверь, строго следя, чтобы никто не переступал порога без разрешения Лоуэра. И я в том числе. Я поверить не мог, когда он уперся ладонью мне в грудь и покачал головой.
– Искренне сожалею, мистер Кола, – сказал он, – но Лоуэр приказал, чтобы никто – ни вы, ни эти джентльмены тут не отвлекали его, пока он работает.
– Какая нелепость! – вскричал я. – Что происходит?
Кросс пожал плечами:
– Как я понял, мистер Лоуэр согласился вернуть тело палачу, дабы его сожгли согласно приговору. А пока этот джентльмен не пришел, он не видит причин, почему бы ему не провести исследования, которые он считает нужными. Времени у него в обрез, потому-то он и не хочет, чтобы ему мешали. При обычных обстоятельствах, уж конечно, он был бы рад вашей помощи.
Он весьма огорчен, добавил Кросс, тем, что слышал о наших разногласиях, и по-прежнему почитает себя моим другом. Такие любезные и уместные слова!
И вот, подобно какому-нибудь простолюдину, я должен был стоять и ждать, когда Лоуэру будет благоугодно меня принять. Впрочем, Кросс все же учтиво позволил мне ожидать внутри, а не топтаться снаружи, пока палач не явился за своей собственностью.
Тут вниз спустился Лоуэр, утомленный и измученный на вид. Фартук и руки у него все еще были в крови от его трудов. При виде него внутри дома толпа снаружи чуть всколыхнулась.
– Вы готовы подчиниться распоряжению судьи? – спросил палач.
Лоуэр кивнул, но ухватил палача за рукав, когда тот приготовился подняться со своими подручными наверх.
– Я позволил себе распорядиться о ящике для тела, – сказал он. – Вынести ее такой, какая она сейчас, никак не годится. Его скоро принесут, и лучше всего будет подождать.
Палач заверил его, что успел навидаться немало ужасностей и это его не тревожит.
– Я думал о толпе, – сказал Лоуэр, когда палач исчез наверху лестницы. Он начал подниматься следом, а я – следом за ним, благо останавливать меня было некому.
Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы палач передумал: он даже стал белее мела. Ибо Лоуэр не искал изящества, которым обычно отличались его вскрытия. Торопясь завладеть нужными ему органами, он четвертовал труп, зверски рассек его, отделил голову и распилил, дабы извлечь мозг, в спешке сорвав лицо, а затем побросал куски на промасленный холст, расстеленный у стола. Чудные, прекрасные глаза, которые так очаровали меня, когда я впервые ее увидел, были вырваны из глазниц, сухожилия и мышцы свисали с рук, будто растерзанные диким зверем. Кругом валялись окровавленные ножи и пилы и среди них – длинные пряди темных глянцевых волос, которые он откромсал, чтобы взяться за череп. Повсюду – кровь. Ее смрад наполнял комнату. В углу стояло ведро, в которое он ее опорожнил, а рядом – стеклянные банки, полные его трофеев. И запах был неописуемый. В другом углу лежал смятый, запачканный балахон.
– Боже ты мой! – воскликнул палач, с ужасом глядя на Лоуэра. – Надо бы взять это и показать толпе. И вы попали бы в костер вместе с ней. Да и по заслугам.
Лоуэр пожал плечами – утомленно и безразлично.
– Это ведь для общей пользы, – сказал он. – Не вижу нужды оправдываться перед тобой или кем-либо еще. Оправдываться надо бы тебе и этому невежде, мировому судье. А не мне. Будь у меня больше времени…
Я стоял в углу и чувствовал, как к моим глазам подступают слезы, так я был измучен и опечален, убедившись, что все мои упования разбиты вдребезги. Я не мог поверить, что человек, которого я называл моим другом, был способен обойтись со мной столь бессердечно, наконец показав мне ту сторону своей натуры, которую до тех пор столь успешно скрывал. К трупам, после того как душа отлетела, я отношусь без лишней чувствительности; я верю, что использовать их на благо науки и необходимо, и достойно. Однако делать это надо со смирением, почитая то, что было сотворено по образу и подобию Бога. А Лоуэр, в стремлении возвыситься, не постыдился пасть до уровня мясника.
– Ну? – сказал он, в первый раз взглянув на меня. – А вы что тут делаете?
– Мать умерла, – сказал я.
– Я огорчен это слышать.
– Как и следует, так как вина ваша. Где вы были вчера вечером? Почему не пришли?
– Это ничего не изменило бы.
– Нет изменило бы, – возразил я, – если бы ей добавили нового духа, чтобы ослабить дух дочери. Она умерла в тот миг, когда ее дитя повесили.
– Вздор. Чистейший, ненаучный, суеверный вздор, – сказал он, опешив от моей готовности обличить его за содеянное им. – Вот это я знаю твердо.
– Ничего подобного. Иного объяснения нет. Вы виноваты в ее смерти, и я не могу вас простить.
– Так не прощайте, – ответил он коротко. – Держитесь своего объяснения, считайте меня виноватым, если желаете. Но не докучайте мне сейчас.
– Я требую, чтобы вы объяснили ваши причины!